Никто не знал, как организовать сопротивление,
никто не знал значение хрупкости.
Все слушали голоса Праведников
Не зная, что они были одни.
Текст должен был покрыться слезами
Для того, чтобы выразить ощутимую боль.
Только теперь, когда голоса жили,
лишь песнь сопротивления имела смысл.